— Нет другого пути, Семен Прокофьевич, — развел руками Прослав. — Разве только назад и округ, через Путаливу.
— Что же ты нам тогда… — не договорив, опричник махнул рукой. — Ладно. Пять верст через болото до темноты пройти не успеем. Привал.
Бояре без сил попадали на землю, одноклубники тоже устало опустили тяжеленные мушкетоны и скинули рюкзаки. Росин вместе со всеми растянулся на траве, отлежался минут пять, потом поднялся:
— Архин и Малохин: в дозор. Остальные: хворост собирать. Игорь, с тебя костер. Эй, Прослав, здесь воду набрать можно? Хоть чайку брусничного заварить.
— У болота несколько ручьев, — поднялся проводник. — Я покажу.
Они с Костей взяли вытряхнутые из рюкзаков котелки и отправились к топи. Поскольку и хвороста, и воды, и времени до темноты хватало, путники решили не жевать сушеное мясо всухомятку, а сварить из него похлебку с грибами, в избытке растущими в приболотном осиннике.
— Однако, крепкие у тебя воины, Константин Алексеевич, — признал Зализа, когда Росин позвал его к котлу с готовыми щами. — А меня ноги не держат.
— Это потому, Семен Прокофьевич, — отказался от похвалы Костя, — что ты всю жизнь лошадиными ногами пользуешься. Вот и задохнулся с непривычки. А мы в большинстве пехом бегаем. И по горам с амуницией за тридцать кило скакать приходилось, и через леса с рюкзаками пробиваться. Прогресс, елы-палы, называется…
Опричник, как это не раз случалось в разговорах с осевшими на его земле иноземцами, половины произнесенных боярином слов не понял, но переспрашивать не стал, вытянув из-за голенища тряпицу с ложкой, развернул главную драгоценность любого русского человека и потянулся ею к соблазнительно пахнущему вареву.
— Вы как замок епископа брать собираетесь?
Опричник и Костя вздрогнули.
— А это ты, Игорь, — кивнул Росин. — Заговорил… Ничего, еще пару дней, и выдернем мы твою племянницу из замка.
— Как? — жутковато отливая молодой кожей в вечерних лучах, Картышев опустился рядом и тоже потянулся к котлу.
— Так же, как в Кодавере, боярин, — не поленился в подробностях пересказать Зализа. — Про то, что мы побережье пощипать пришли в Юрьеве уже знают. Наверняка ополчение поднимут, ратников соберут, помчатся нас выбивать. В замках ливонских и так гарнизоны больше двадцати латников не стоят, а ноне и тех к озеру отправят. В замке у епископа больше пяти-шести воев не останется, крест святой положить могу, — опричник размашисто перекрестился. — Против нашей рати им не устоять. Рвов вокруг замков схизматики не роют, ленятся. Мостов подвесных перед воротами не ставят. Их и ранее мужики псковские ватагами грабили, а ноне, когда государь пищали стрельцам выдает, наряды большие при войске завел — так и вовсе не устоят. Константин Алексеевич ратников своих перед воротами выстроит, несколько залпов дадут, пока мы с боярыней Юлией, да братьями Батовыми стрелами вас прикроем. Потом тараном выщербленные ворота ударим, и внутрь войдем.
— Долго и шумно, — поморщился Картышев.
— Слушай, Игорь, — вздохнул Росин. — Ты нам загадки не гадай. Хочешь сказать, говори толком, а не цеди по два слова через зубы.
— Пока вы по воротам залпами лупить станете, епископ пленных может перебить.
— Это почему? — не понял опричник.
— Долго будет стрельба длиться, — пояснил Картышев. — Епископ увидит, что замка ему не удержать, и пленных перебьет.
— Зачем? — опять не понял Зализа.
— Чтобы не достались никому.
— Кто?
До сознания уроженца шестнадцатого века никак не доходила цель убийства людей, которые не первый день находятся в твоей власти, наверняка уже работают по хозяйству или посажены на землю. Страсть потомков, пришедших на планету спустя четыре века после его рождения, к бессмысленным убийствам не находила места и понимания в разуме привыкшего к схваткам и крови опричника. Перебить пленных со зла, после боя — бывает. Зарубить жадного селянина, не желающего признавать право победителя на добычу — сам виноват. Сварить живьем в вине или на кол посадить — так такое только по судебному приговору возможно. Сам он без колебаний вешал станишников — но сие есть их собственное желание. Не хочешь висеть — не разбойничай. А убить просто так, чтобы не освобождать или не отдать другому? На такое даже безбожные татары никогда не решались — и после взятия кованой конницей казанских и астраханских городов и селений, после казачьих набегов на Крым русский полон в большинстве возвращался домой в целостности.
— Епископ, поняв, что его замок вот-вот возьмут, может приказать перебить пленников, — упрямо повторил Картышев.
— Я понимаю, Игорь, ты за племянницу беспокоишься, — мягко начал Росин, но его внезапно перебил Зализа:
— Прости, Константин Алексеевич, но боярин дело сказывает. Пальбу нашу в городе услышат, и подмогу к замку могут послать. Так что предлагаешь, Игорь Евгеньевич?
— По-тихому замок взять. Через стену перемахнуть, или в окно влезть и ворота открыть.
— Как? Лестниц у нас нет, а вязать долго.
— Веревку забросить, или шестом подняться.
— Постой… — опричник вытянул шею. — Прослав! Подь сюда. Ты замок епископский видел?
— О прошлом годе видал, — кивнул, подходя, проводник. — Агромадина изрядная.
— А поподробнее нельзя? — попросил Росин.
— Ну, с виду он на избу похож. Но каменную. В длину саженей пятьдесят будет, да в ширину сорок. По бокам стены саженей пять в высоту будут, окна узкие. Крыша черепицей крыта. А спереди, где ворота, стена широкая очень, а в высоту саженей десять. И башня сделана. На ней знамя епископское, и караульный всегда стоит.