К рассвету вокруг костела собралась уже почти трехтысячная толпа, нетерпеливо гудя перед запертыми воротами. А с первыми лучами солнца на идущей со стороны Тудулинна дороге показалась кавалькада из семи всадников.
— Едет! — прошелестело по толпе, и прихожане один за другим начали опускаться на колени.
Первым мчался худощавый мужчина с гладко выбритым скуластым лицом в коротком, немногим ниже талии, плотно облегающим тело красном шерстяном пелисе, подбитым коротким мехом нутрии и испанских пуховых кальсесах, спускающиеся до самых сапог. Следом на ним, сидя в седле по-дамски — свесив обе ноги на одну сторону, скакала столь же худощавая женщина в темно-коричневом сюрко с разрезом впереди, и со шнуровкой на груди. Волосы епископской спутницы украшал бархатный обруч с крупными жемчужинами, с которого свисала густая темная вуаль, закрывающая лицо и плечи. Из-под длинного подола выступали кончики туфель, на которых поблескивало серебряное шитье.
За дамой следовали пятеро всадников, одетых в толстые кожаные куртки, способные выдержать скользящий удар стрелы или меча. Все они имели на луке седла небольшие щиты в форме прямоугольника со скругленным нижнем краем, на головах их поблескивали овальные железные шапки, на ремнях болтались короткие, в руку длиной, мечи. Едущий первым, помимо прочего, придерживал поднятое вверх копье, под острым наконечником которого развевался флажок с гербом Дерптского епископства.
Впрочем, прошли те времена, когда правитель западного берега Чудского озера всерьез опасался за свою жизнь в своих собственных землях. За последние месяцы отношение сервов к нему сменилось на прямо противоположное, и теперь охрана куда чаще сдерживала порывы излишне восторженных подданных, а не защищала его от униженных и разоренных.
Сейчас, когда прихожане мирно стояли на коленях, никакой опасности для епископа не предполагалось, а потому воины несколько поотстали, позволив правителю подъехать к вратам костела в гордом одиночестве. Своим шансом немедленно воспользовалось трое калек из более чем двух десятков, собравшихся у храма.
— Исцели, исцели… — на разные голоса заскулили они, протягивая свои грязные руки.
Господин епископ шагнул было мимо, но вдруг остановился и покосился на пахнущего кислятиной уродца в выцветшем рубище.
— Ты хочешь исцеления, смертный? — священник усмехнулся. — Тогда смотри на меня. Ты слеп, ты должен видеть то, что недоступно зрячим… Ну же, смотри!
Нищий, только что с мольбой тянувший руки, внезапно отпрянул, в ужасе закрывая глаза и бессмысленно хрипя:
— Демо… демон…
Дерптский епископ довольно расхохотался и шагнул в медленно расползающиеся высокие створки. Следом неслышно скользнула дама. А нищий продолжал метаться из стороны в сторону:
— А-а-а! Тьма! Надвигается тьма! Демоны в рясах, всадники с чашами грядут…
— Что, что ты видел? — заинтересованно стекалась к нему толпа.
— Я видел демона, — рвал на себе волосы нищий. — Наш епископ — демон!
— Богохульник! — попыталась дотянуться до него одна из прихожанок, гневно сжимая кулаки. — Богохульник, бейте его!
— Я видел демона! — продолжал метаться нищий, распихивая людей в стороны ладонями с растопыренными пальцами. — Я видел, видел, видел…
Он на секунду замер, таращась на свои заскорузлые пальцы, и внезапно из его глотки вырвался еще более громкий крик ярости, невероятным образом перемешанной со счастьем:
— Я видел… Я прозрел!!! Люди, я прозрел! Прозрел, прозрел, прозрел!
Тем временем епископ, в сопровождении мелко семенящего, сгорбившегося приходского священника, вышел в центр костела, вскинул голову к куполу:
— Ха-а! — правитель здешних земель прислушался к эху, сделал еще несколько шагов и снова крикнул: — Хо-о!
Священник испуганно втянул голову, перекрестился и поцеловал нагрудный крест.
— Да, — уверенно кивнул епископ, повернулся к местному пастырю, ткнув ему в грудь тонким и длинным указательным пальцем: — Отведи мою гостью наверх, на галерею под куполом. Когда вернешься, переоденься для службы.
Вскоре ворота костела медленно, величественно распахнулись, прихожане торопливо ринулись внутрь, растекаясь по храму.
Теперь дерптский правитель стоял перед распятием в алом баррете — четырехугольной шапочке епископа. Светский пелис сменился красным гауном на теплой меховой подкладке, с откидными от локтя рукавами, и бобровым, без застежки, воротником, поверх которого лежал тяжелый золотой крест. Молитвенно сложив руки и опустив подбородок, он дождался, пока шум за спиной утихнет, после чего громко произнес:
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
— Аминь, аминь… — неуверенно поддакнули прихожане.
Дерптский епископ выступил вперед, к небольшому деревянному пюпитру с лежащим на нем Евангелием, остановился, словно уперся в вожделенные взгляды прихожан, скромно улыбнулся:
— Благодать Господа нашего Иисуса Христа любовь Бога и Отца и общение Святого Духа да будет с вами!
Собравшиеся перед ним смертные принялись креститься. Креститься. Перед ним. Еще никогда за время своего существования он не чувствовал себя Богом до такой степени. В этом был какой-то странный парадокс — чтобы почувствовать себя Богом, ему пришлось вселиться в тело смертного. Да, на этот раз с воплощением демону воистину повезло.
— Братья и сестры, — громко, нараспев произнес он, вскинув правую руку. — Осознаем наши грехи, чтобы с чистым сердцем совершить Святое Таинство.