Царская дыба - Страница 73

Епископ прикрыл глаза, что-то зашептал, по очереди сгибая и разгибая пальцы. Получалось, пять дней. Вчера было шесть, сегодня пять, завтра четыре. Нет, неправильно. Четыре дня, потому, как сегодняшний уже кончился. Всего четыре дня. Четыре дня солнца, ветра, сочных ароматов расцветшего мира, вкуса вина и мяса, шелеста листьев и красок цветов. А ведь только-только начинает теплеть, и волны ближнего озера начинают напоминать своими прикосновениями горячий южный океан.

— Надо съездить завтра на берег, — задумчиво произнес правитель. — Хочу омыться в нем, пока есть возможность.

— Зачем? — пожала плечами женщина. — Если нужно, я полью водой из кувшина.

— Что бы быть чистым, — презрительно дернул краешком верхней губы епископ. — Целиком.

— Вы можете заказать хорошие духи. Из Франции, — предложила госпожа Болева.

Хозяин замка промолчал, но мысленно решил, что заставит ее вымыться целиком, с ног до головы, и не просто умыться, но и оттереть тело песком. Страсть обитателей здешних земель к грязи поражала его до глубины души. Единственной женщиной во всей стране, стремящейся мыться при каждой возможности, оказалась Инга — и ту русские назад уволокли. А остальные… Поначалу он думал — это только в Дерпте провинциальные горожанки такие. Оказывается, нет: благовоспитанная дама из приморского Гапсоля тоже боится смыть нанесенную месяц назад пудру. Обычай такой. И за четыре дня его не переломить даже в одном человеке.

Но на следующее утро зарядил дождь, и правитель никуда не поехал. Он приказал затопить камин, и сидел перед ним, словно пытался впитать в себя столько тепла, чтобы его хватило на положенные по договору два года службы. Госпоже Болевой повезло — она так и осталась немытой, поскольку тучи разошлись только к концу четвертого дня, и епископ долго стоял у темнеющего окна, вглядываясь в просветы голубого неба. Ему оставалось времени только до первого луча, и он знал, что в ближайшие двадцать четыре месяца, семьсот тридцать дней всего этого он больше не увидит.

— Мне холодно, — пожаловалась госпожа Болева.

— Иди в комнату над лестницей, — распорядился правитель. — Ложись в постель. Я поднимусь позднее.

Женщина с удовольствием выполнила приказание, убежав из продуваемого сквозняком зала наверх и нырнув в мягкую, нежную перину под теплое одеяло.

Дерптский епископ разбудил ее незадолго до рассвета, уже раздевшись и вытянувшись рядом.

— Сядь сверху, — приказал он, не удосужившись какими-нибудь ласками.

Регина, усилием воли разгоняя остатки сна, принялась целовать его грудь, шею, живот, возбуждая не столько господина, сколько оживляя в себе необходимое для близости состояние. Опустила руку ему на низ живота, убедилась, что главный рабочий орган напрягся до предела, перекинула ногу через священника, и мягко опустилась сверху, ощущая его проникновение. Потом принялась слегка подниматься и опускаться, временами поигрывая бедрами вперед и назад или из стороны в сторону.

Дерптский епископ закрыл глаза и отринул все мысли сместившись всем своим существом вниз, туда, где рождается высшее во вселенной наслаждение. Именно это состояние он желал испытывать в свои последние мгновенья.

Небо осветилось первым предутренним сполохом, и вечную сущность потянуло, потянуло, словно исчезла опора под ногами и он начал рушиться из прочного, материального, уже обжитого тела в темную холодную бездну…

— А-а-а!

Регина облегченно откинулась, перевела дух:

— Вам было хорошо, мой господин?

— Да, хорошо, — рассеянно кивнул правитель, поднес к своим глазам ладони, покрутил их перед лицом, перевел взгляд на свое тело, на лежащую рядом женщину, потом неожиданно громко расхохотался и вскочил на ноги, принявшись отплясывать какую-то дурную джигу.

Шум привлек внимание слуг — в дверь громко постучали.

— Кто там?

— Вам что-нибудь нужно, мой господин? — заглянул, приоткрыв узкую щелочку, воин.

— Латоша?! — ткнул в него тонким длинным пальцем хозяин замка.

— Да, мой господин…

— Принеси мою сутану, рыцарский завтрак, уберите перину и верните мою постель. А эту, — он указал на Регину, и щелкнул пальцами, словно забыв нужное слово. — А эту: повесить.

Глава 5. Цена слова

Нислав сидел на крыльце, жмурился на солнышко и краем глаза наблюдал, как Зализа, прогуливаясь по двору, играет своей булатной саблей, описывая вокруг сверкающие круги, обрывая их в стремительные выпады, а то, подойдя к сметанному близ ворот стогу, принимался подрубать самым кончиком выпирающие во все стороны травинки.

Расставленные вокруг двора, задними стенами на улицу, сараи, конюшни, скотные навесы, рубленные склады хорошо гасили городской шум, и было слышно, как клинок со свистом режет воздух. Дворня на всякий случай попряталась по углам, лошади и свиньи перестали издавать всякие звуки, словно предвкушая — а на ком пожелает опробовать опричник острие круто изогнутого оружия.

Барин нервничал. Больше недели в Москве, а к царю так и не позвали. Хотя и по службе стыдиться нечего, и рубежи крепки, и крамолу раскрыл. Не привык, видать, еще к службе. Нислав, прежде чем гикнуться в эти времена, успел отработать в патрульно-постовой службе несколько лет, и четко усвоил основной закон: сделаешь чего хорошего, никто не заметит. Нашкодишь — вызовут к начальству и вставят пистон. Потому и понимал, что нервничает командир зря. Раз не вызывают — значит довольны, все хорошо.

— Едут, едут! — закричали откуда-то с чердака, и внезапно засуетились подворники, кинулись к воротам, скидывая тяжелый засов.